Дождями вышиты недели,
Ветрами вымучено лето.
Часы плетутся еле-еле,
Но развивают скорость света.
Уже постиран день вчерашний
И фотографии бледнеют,
Не вспоминай меня почаще,
Не приезжай ко мне скорее.

Никто нам главного не скажет,
Слова заглатывает космос,
Мне утром градусник покажет
Температуру или возраст.
Тобой, таким ненастоящим,
Я так и быть переболею.
Не вспоминай меня почаще,
Не приезжай ко мне скорее.

Бездарно пьесу отыграет
Дождливых дней марионетка.
От сентября не умирают,
Но выздоравливают редко.
И сердца маятник пропащий
Стучит больнее и больнее:
"Не вспоминай меня почаще,
Не приезжай ко мне скорее".

© Е.Бушуева

Лучше тебе не знать из каких глубин
добывают энергию те, кто отчаянно нелюбим,
кто всегда одинок словно Белый Бим
Черное ухо;
как челюскинец среди льдин -
на пределе слуха -
сквозь шумной толпы прибой
различить пытается хоть малейший сбой
в том как ровно, спокойно, глухо
бьется сердце в чужой груди.

Лучше тебе не знать из каких веществ
обретают счастье, когда тех существ,
чье тепло столь необходимо,
нету рядом; как даже за барной стойкой
одиночество неубиваемо настолько,
настолько цело и невредимо,
что совсем без разницы сколько
и что ты пьешь -
ни за что на свете вкуса не разберешь,
абсолютно все оказывается едино;
и не важно по какому пути пойдешь,
одиночество будет необходимо,
в смысле - никак его не обойдешь.

Лучше тебе не знать из каких ночей
выживают те, кто давно ничей;
как из тусклых звезд, скупо мерцающих над столицей,
выгребают тепло себе по крупицам,
чтоб хоть как-то дожить до утра;
лучше не знать как им порой не спится,
тем, кто умеет читать по лицам -
по любимым лицам! -
предстоящий прогноз утрат.
Тем, кто действительно будет рад,
если получится ошибиться.

Лучше тебе не знать тишины, говорить, не снижая тона,
лишь бы не слышать в толпе повсеместного стона:
чем я ему так нехороша?
чем я ей столь не угоден?
Громкость - самая забористая анаша,
лучшая из иллюзий, что ты свободен;
и ещё – научись беседовать о погоде,
способ всегда прокатывает, хоть и не нов,
чтоб любой разговор вести не спеша,
лишь бы не знать из каких притонов - самых безрадостных снов -
по утрам вытаскивается душа.

Лучше тебе не видеть всех этих затертых пленок,
поцарапанных фотографий -
потому что зрачок острее чем бритва;
лучше не знать механизм человеческих шестеренок,
у которых нарушен трафик,
у которых не жизнь, а сплошная битва -
и никто не метит попасть в ветераны:
потому что их не спасет ни одна молитва,
никакой доктор Хаус не вылечит эти раны.

Лучше тебе не знать ничего о них, кроме
факта, что те, кто всегда живут на изломе,
отлично владеют собой и не смотрятся лживо,
если хохочут, будто закадровым смехом в ситкоме;
что те, кто всегда веселы, и ярко сияют, и выглядят живо –
на деле
давно
пребывают
в коме.

Алекс Стоун.

И не было от тебя звонков,
и мы не виделись - дни и годы,
и мы привыкли, что так - легко,
и взяли это - в привычку, в моду,
себе в уме, намотав на ус,
назло, на вечную, в общем, память,
и кто сломается первым - трус,
а кто сломает - решайте сами,
и мы пошли, как поток машин -
один налево, другой - направо,
сломались... Только вот не решим,
кто окровавленный, кто - кровавый,
кто потерял нас, а кто нашел,
игра запутана, проще - выйти.
И мы не видимся, хорошо?
- Привет, мой Марс! - Не скучай, Юпитер.
- Ты как? - Как ты... Все одно - одно,
перелицовано, нераздельно,
и мир вот-вот полетит вверх дном -
и небо станет для нас постелью,
и мы сойдем наконец с орбит,
чтоб пересечься - хотя бы взглядом...
Ведь только мертвое не болит,
а мы живые - и мы не рядом,
и мы не виделись - сотни лет,
что люди скомкали в две недели,
и память - вечно - кровавит след,
как сами, глупые, захотели,
жизнь, раздвоившись, течет рекой,
почти по-невски - в гранит одета...
И не было - от тебя звонков.
И не было - от меня ответа.

© Кот Басё

Ну, давай же, рассказывай, прямо в глаза, и лги:
Как все у тебя волшебно, удачно и хорошо
Каждый день – праздник, в шкафу - мешок кураги
И как вот-вот поменяешь "Таврию" на "Пежо"

Прикуривай, сильным пальцем стряхивай пепел вниз
Рассказывай про Мальдивы, Канары и Катманду
Жалуйся, что не хватает в паспорте места для виз
И что на рейсах "Трансаэро" таскают дерьмо-еду

И непременно поглядывай, изредка, невзначай -
В пол-оборота взгляд, из-под стены ресниц -
Как я на все реагирую, не горьковат ли чай
И не упаду ли в обморок в присутствии столь важных лиц

Я же, послушно кивая, буду смотреть в окно:
Там пара ворон крикливо будет делить батон
Когда-то я обожала тебя. Но это было давно.
Теперь - давай закругляться. И поменяем тон.

@ Aloner

в старом парке катает детей желтогривый пони. мандарины, бумажных снежинок шуршащий ворох.
есть такие огни, что горят далеко за полночь, есть такие места, куда лучше прийти - нескоро.

есть такие маршруты: считаешь шаги, мурлычешь. прямо - сто, двадцать восемь - налево, калитка с краю. дверь зеленая, пара ступенек.
дошел? отлично.
это просто кафе - а чего ожидал ты, рая?

это просто кафе - для случайных, заблудших, странных. крылья, куртки, помятые джинсы и чей-то хвостик. здесь есть кофе и чай, и бинты на чужие раны...

объяснить? я попробую. это, по правде, просто.

вот бывает - Мидгард, и бои, и вино Вальгаллы, стук копыт над холмами, решетки резных заклятий. а иному - небесную сетку, чтоб не лагало, а иному - луну, и леса, и лохматых братьев. кто-то вечной дорогой уходит в миры иные, получаем по вере, по силе, по малой сдаче. бьют часы, за воротами бесятся вороные...

только есть исключения в правилах - как иначе?

просто чья-то двадцатка побьется на три семерки, просто кто-то не хочет оставить наш шумный город. просто кто-то еще не любил и не видел море, просто кто-то умеет хранить и беречь от горя. бестолковые ангелы, звери, агенты НАТО, здесь им - вроде причала, когда передышка в службе...

в общем, призраки. тени. теперь-то уже понятно?
можно сесть в уголке, разговоры чуток послушать.

я нашла их случайно, я, в общем, везде случайна, а считаю шаги - по дурной, чтоб ее, привычке. не гоняют - и хлеб, иногда согревают чаем, иногда мы играем в карты на спор и спички. я их знаю в лицо - но едва ли смогу увидеть, за работой нельзя им спустить ни малейшей лажи...

что? тебе показать? не смогу, извини. не выйдет.
ты... ну, слишком живой.
это вынесет там не каждый.

не спеши обижаться. есть дело одно, послушай: деликатное, глупое, не заварить бы каши.

что больнее всего царапает, тянет душу: им нельзя повидаться с теми, кто - здесь пока что. ни письмишка семье, ни - украдкой из-за колонны в переходе метро, ни намека, ни звука, вздоха. я не знаю, но верю, что это чертовски сложно, так недолго пропасть от тоски и совсем засохнуть.

только раз, в декабре, когда время смешно и жарко, обвивает гирлянды и рвется на клочья где-то...
я иду мимо парка. в сугроб положу подарок - просто старый мобильник, без камер и интернета. там дешевая "симка" - купила в метро на мелочь, там заряд батареи - дня на три, наверно, хватит.

знаю, глупо - но просто. не надо быть сильной, смелой... просто, знаешь, мобильник. и снег - серебристой ватой.

под конец декабря оживают, взлетают мифы. след олений, носок у камина, бродячий леший.
чьи-то руки берут телефон, набирают цифры. чьи-то тени мелькают среди суеты и спешки.

мимо вас не проходит порою случайный призрак?
не волнуйтесь, открыто кафе - при любой погоде...

смс с незнакомого номера - "Merry Christmas!"
смс с незнакомого номера - "С Новым Годом!"

Простая история

Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав.
За то, что ни разу не помянула, где был неправ.
За то, что все люди груз, а ты антиграв.
Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.

Хвалю, говорит, что не прибегаешь к бабьему шантажу,
За то, что поддержишь все, что ни предложу,
Что вся словно по заказу, по чертежу,
И даже сейчас не ревешь белугой, что ухожу.

К такой, знаешь, тете, всё лохмы белые по плечам.
К ее, стало быть, пельменям да куличам.
Ворчит, ага, придирается к мелочам,
Ну хоть не кропает стишки дурацкие по ночам.

Я, говорит, устал до тебя расти из последних жил.
Ты чемодан с деньгами – и страшно рад, и не заслужил.
Вроде твое, а все хочешь зарыть, закутать, запрятать в мох.
Такое бывает счастье, что знай ищи, где же тут подвох.

А то ведь ушла бы первой, а я б не выдержал, если так.
Уж лучше ты будешь светлый образ, а я мудак.
Таких же ведь нету, твой механизм мне непостижим.
А пока, говорит, еще по одной покурим
И так тихонечко посидим.

Вера Полозкова.

Чёрный король в чёрном замке чёрной принцессе
Чёрные песни под чёрную музыку пел.
Черными шторами чёрные окна завесив,
Чёрный слуга был печален и чёрен,.. как мел.
Чёрные тени бродили по черным палатам,
Чёрные мысли плели, в чёрный омут маня.
Чёрные рыцари в чёрных сверкающих латах
Ждали прихода их самого чёрного дня…

…А в это время за окнами море синело,
Рыжее солнце лелеяло жёлтую рожь,
Красное яблоко в глянцевой зелени зрело,
По изумрудной траве шел серебряный дождь,
В поле белели ромашки и маки алели,
Звал в хоровод звонкий смех златовласых принцесс
И кареглазый олень так играл на свирели,
Что замирал в восхищеньи раскрашенный лес.
Новью манили дорог разноцветные дали
И трепетало прозрачных небес полотно…

Все в этом мире прекрасном взволнованно ждали,
Что в чёрном замке однажды откроют окно…

Китай
1

а мне говорят: в Китае снег - и крыши, и весь бамбук
мне нравится один человек, но он мне не друг, не друг
столкнет и скажет - давай взлетай, - а я не могу летать
и я ухожу внутри в Китай, и там меня не достать

я там сижу за своей Стеной, и мне соловей поет,
он каждый вечер поет весной, ни капли не устает
у соловья золоченый клюв, серебряное крыло
поэтому мне говорить "люблю" нисколько не тяжело

внутри шелкопряд говорит: пряди, - и я тихонько пряду
снаружи в Стену стучат: приди, - и я, конечно, приду
в груди шуршит этот майский жук, хитиновый твердый жук
и я сама себя поддержу, сама себя поддержу

стоишь, качаешься - но стоишь, окошко в снегу, в раю
на том окошке стоит малыш и смотрит, как я стою
за той Великой Китайской Стеной, где нет вокруг никого,
стоит в рубашечке расписной, и мама держит его

2

колокольчик - голос ветра - на китайском красном клене
мне сказал татуировщик: будет больно, дорогая
он собрал свои иголки, опустившись на колени
на его лопатках птица вдаль глядела, не мигая

он достал большую книгу в тростниковом переплете
будет больно, дорогая, выбирай себе любое:
хочешь - спящего дракона, хочешь - бабочку в полете:
это тонкое искусство именуется любвью

я его коснулась кожи, нежной, смуглой и горячей
точно мёд, в бокале чайном разведенный с красным перцем
будет больно, дорогая! - я не плачу, я не плачу,
я хочу такую птицу, на груди, вот здесь, над сердцем

...колокольчик - голос ветра - разбудил нас на рассвете
алым, желтым и зеленым дуновением Китая
было больно, больно, больно!.. но, прекрасней всех на свете,
на груди горела птица, никуда не улетая .

* * *

некоторые люди любят стихи и прозу,
некоторые уверены, что до свадьбы не заболит.
если я тебя поцелую - ты превратишься в розу,
такую отчаянно-алую, что хочется забелить.

прекрасное мое чучело, мы живы, пока мы лживы,
пока набиваем соломой раскрашенный наш камзол.
когда мы умрем, окажется, что прежде - мы были живы,
и это было не худшее из многих возможных зол.

поэтому мы выплясываем отчаянные мазурки,
в горящем саду, во гневе, в огне, в золотой пыли.
если ты меня поцелуешь - я превращусь в сумерки -
сумерки, сумерки, сумерки - отсюда до самой земли.

ну, что - полетели? тает небесное покрывало,
живучая осень корчится, сдирая окраску роз.
и совершенно не важно, что я тебя не целовала -
ты все равно превратился в розу и под окном пророс.

Ольга Радионова

Человек состоит из воды
(в основном это, видимо, слёзы).
Человек состоит из беды
и старательно выбранной позы.

Человек состоит из среды.
Просто рвётся среда в человека!
Человек состоит из воды,
Человек состоит из сумы,
из тюрьмы, из мурашек по коже.
Человек состоит из зимы.
Без зимы он, конечно, не может,

ведь вода – это сжиженный снег.
По снегам, не сбиваясь со следа,
всё бредёт и бредёт человек,
состоящий из солнца и лета.

Человек состоит из аптек,
где от боли дают Алка-Зельтцер,

да из слов, что другой человек
говорил ему в самое сердце.

Ника Невыразимова

господи. не трожь меня там где счастье. целуй меня там где больно.
что за сны мне седьмую ночь посылает оле-лукойе? пусть он оставит меня в покое.
во мне поселилось море. во мне осушилось горе. я много молчу и почти ни о чем не спорю.

я сама в себе на повторе.

так хочу, чтоб мне снились его касанья. и нежность ладоней правила мне осанку.
акварелью небес истекают тучи, вывернутые наизнанку. не целуй меня там где жалко.
губы от боли солоны трать на меня нахалку. касаясь меня так часто он перегибает палку.
слабый дождь переломал хребты всем перелетным птицам. скажи, я могу за него молиться?

эм соловьева

Не колышется, не шевелится, не подвинется, у зимы ввиду, у снега на поводу, слышь, малыш, я уже не знаю, во что всё выльется: в ядовитую ртуть, в сверкающую слюду, где очнешься - в Нью-Йорке или где-нибудь в Виннице, в чьей постели, в чьих ладонях, на чью беду. Я боюсь, что тебя не хватит не только вырваться - но и даже отпрыгнуть, когда я вдруг упаду.
В этом войске я почетная злополучница, многолетний стаж, пора открывать кружок. Здесь не будет времени пробовать или мучиться, ждать, пока другой осмелится на прыжок. Видишь, милый, по-хорошему не получится, тут сперва глотай - а после лечи ожог. И сначала ты выходишь себе со знаменем - наклоняешься с другого конца стола - я-то знаю, ты давно уже без сознания и в груди твоей застряла моя стрела.
Закружатся, завальсируют шпили, ратуши, голубые сосны, звездчатый хризолит, я насню тебе сегодня морские ракушки и канатную дорогу через залив, дни летят, смеются, щелкают, будто семечки, брось монетку, не считать на воде кругов, две усталые ладони на теплом темечке, бесконечно-мокрый ветер вдоль берегов. Мы гуляем фонарями, дождями, парками, инспектируем устройство дверных щеколд, греем ветер золотыми твоими патлами. Утыкаюсь теплым носом между лопатками, острие стрелы привычно поймав щекой.
Суета и осень, дымка, дурная практика, теплый кофе пополам на двоих в ларьке, шоколадка разломалась на сто квадратиков, что один за другим растаяли в кулаке. Время лечит лучше самых полезных выдумок, голова в порядке, в сердце зарос проем, чтоб забыть тебе сегодня на вырост выданы новый дом, другой автобус, чужой район.
Ты очнешься утром, выдохнешь "утро доброе",
Удивленно глянешь - кто это тут лежит?
Я увижу круглый шрам у тебя под ребрами.

И в который раз попробую пережить.

Алька izubr Кудряшова

Девочка научилась расправить плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг.
Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт.
Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак.
у нее в глазах некормленные тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг
То есть сердце погрызть - остальное так,
Для дворников и собак.

А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела.
Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, а девочка не ожила.
Девочка выпивает с тобой с три литра, смеется, ставит смайлик в конце строки,
Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки,
То сумерки, то попутчики - дураки,
То пули слишком мелки.

У девочки рыжие волосы, зеленая куртка, синее небо, кудрявые облака.
Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока
Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила.
Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела.
Потом, конечно, неделю всё письма жгла.
И месяц где-то спать еще не могла.

Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнет к твоему плечу.
Девочка уже умеет сказать не "нахрен", а спасибо большое, я, кажется, не хочу.
Девочка - была нигдевочкой, стала женщиной-вывеской "не влезай убьет".
Глядишь на нее, а где-то внутри скрежещется: растил котенка, а выросло ё-моё.
Точнее, слава богу уже не твоё.
Остальное - дело её.

(с) Алька Кудряшева

у неё в голове не метель, а зима с ураганами,
а в вишневых губах её прячутся глупостей тысячи.
и она для него – невозможная, чУдная, странная,
но никак её образ в сознанье своем он не выключит.

И порою ночами уставший, измученный мыслями,
он до боли в глазах изучает её фотографии.
а она излагает себя и эмоции письменно,
где-то варит борщи, оттирает замызганный кафель. И

он наивно считает, что сможет со всем этим справиться,
что она – как и многие – вспыхнет и скоро забудется.
а она по ночам гонит мысли о нем, забывается
и улыбку свою дарит фильмам Эмира Кустурицы.

и встречая её, он старается, держит дистанцию,
убеждает себя в несерьезности всей ситуации.
а она едет с ним до не ненужной ей, в принципе, станции,
чтобы лишь для него пару лишних минут улыбаться…

Анастасия Андриенко

x x x
По льду, по снегу, по жасмину,
На ладони, снега бледней,
Унесла в свою домовину
Половину души, половину
Лучшей песни, спетой о ней.

Похвалам земным не доверясь,
Завершив земной полукруг,
Полупризнанная, как ересь,
Через полог морозный, через
Вихри света - смотрит на юг.

Что же видят незримые взоры
Недоверчивых светлых глаз?
Раздвигающиеся створы
Верст и зим иль костер, который
Заключает в объятья нас?

(А. Тарковский)

Мы назвали весь мир - танцполом,
полем боя весь мир
назвали;
наши танцы - на грани фола,
нервы станут прочнее стали,
если выдержим.
Защищайся.
(Не полна ли терпенья чаша?..)
Этих танцев на грани счастья
нам никто не простит
из "наших".

Мы не любим побед без боя,
мы в пожаре привыкли греться;
наше счастье - на грани боли,
вязью шрамов украсим
сердце.
Сколько жарких, весёлых вёсен,
унесённые половодьем,
мы смеёмся,
опять смеёмся,
а другие - глаза отводят...

Наши танцы - под сенью ночи,
я шепчу: осторожно,
ты же
проверяешь меня на прочность:
что, жива ещё?
больно?
дышишь?..
Я терплю, хоть ни к чёрту нервы, -
я встаю, позабыв о ране,
танцевать для того, кто первым
научил меня жить
на грани.

он говорит: ухожу навсегда, ухожу в никуда, мне странно тебя любить.
он говорит, что я дикая, тикаю в сердце взрывчаткой, и боязно с этим жить.
всё бы со мной хорошо и красиво, и ладно, да только оно не так, как у всех,
хочет он то, что понятно, разгадано: слёзы, где грустно, а там, где весело - смех.

много покорных, податливых женщин, ракушек открытых. а я, другая, одна.
им бы - тепло у камина, спящий мужчина, детская люлька. а мне бы - моя война.
мне бы с одной полосы на другую, по разным по странам бежать, не дыша, в костёр.
он же меня сторонится, как старый мулла - танцовщицы, вошедшей в его шатёр.

всё потому, что я знаю его, как себя. и я вижу его насквозь.
как ни метался бы, штопая сердце, он никогда не забудет меня всерьёз,
то, что безмерно любим, часто бросаем из страха нечаянно потерять.
после, прозрев, будто нищие просим любви у чужих, но не в силах её принять.

(с) Елена Никитаева

Как у Чехова, помнишь, то ли чай, а то ли повеситься.
Мне смешно и страшно как-то даже до дрожи.
Я бы все бросила, убежала, исчезла, но знаешь... сессия...
Поэтому мне в тиски и снова закусывать вожжи...

Ты знаешь, как хочется иногда умереть, а может выжить.
Я еще не решила, что дороже обломится.
Я не знаю, есть ли на свете, еще кто-то более рыжий,
Который под гнетом быстрее меня сломится.

Ты знаешь, я хочу на виселицу, а может в чайную.
Чехова мысли засели в моей голове.
Ты знаешь, что жизнь сделала меня отчаянной.
Наверно, под стать себе.

(с) Lady Tanna

взрывное. феврально бездарное. о лете
.
однажды. в разрезе зимы полусонной вдруг так криминально захочется лета,
так экстренно – воздух горячих асфальтов вдохнуть и не выпустить.
presto и forte.
и выше. и чище. и ветер в ресницы
и небо в затяг.
и семь футов под килем…

морозно и снежно.
февральное утро
в нутро заползает
и топит в миноре…

…Аааааааааааааааааааааааааааааа…

…МНЕ
ХОЧЕТСЯ
НЕБА
В ЛУЧАХ
ПЕРЛАМУТРА
ИЮЛЬСКОГО СОЛНЦА
И ТЁПЛОГО МОРЯ…

про Веру

…И подумай: твоё ли дело – крушить основы, умещать отчаянье в тысячу строк подряд… Но когда тебе ставят в вину неживое слово – пожалей их, детка: делай что говорят. Поминают лихом – и ладно, и слава Богу; от тебя им нужно одно: расскажи о том, как им плохо, когда они друг с другом не могут; остальное не важно, не стоит об остальном. Не спеши; у тебя аккуратный и ровный почерк, и особый ритм, и поэтому с каждым днём изучай одиночество дольше и лучше прочих, испытай его на себе, говори о нём.

Выдохни – карта бита; плачешь ему в плечо, тема почти раскрыта – детка, пиши ещё, смело дави на жалость, славно тебя несёт; крепко тебе досталось? – это еще не всё. Сердцем, чужим и лишним, втиснешься между строк… Сколько ты раз услышишь – «я бы с такой не смог»... Смейся; ты лучше знаешь, сколько осталось слов, скольких ты убиваешь взглядом поверх голов; радуйся вслух, чего там, жалуйся – смех и грех: это твоя работа – плакать и петь за всех.

Им еще надоест глядеть, как тебя корёжит, как стекает с пальцев привычная злая дрожь. Попадёшь на небо – а Он тоже с тобой не сможет. Вот тогда ты, детка, и попляшешь, и запоешь…

(посвящается Вере Полозковой

я покрасила волосы в темный, глубокий цвет –
лучшего способа отразить мою душу найти нельзя.
помимо пустот и холода в ней совсем ничего нет,
Абсолютно ничего нет, дорогие мои друзья.

я худею неделями, как чёртова дура, весь фокус в том,
что стараюсь покинуть мир. Хоть на чуток. Топя
веру в людей – тяжелый балласт – она давно за моим бортом,
но зато никто не предаст.в пору надеяться на себя.

мой родной человек живет от меня за тысячу верст,
за миллионы чужих, одиноких, ненужных мест.
раз мой клапан в груди стал особенно груб и черств-
всего хорошего, visu labako, and all the best .

Алёна Еруманс

--------------------

Амурыч, падла, какого лешего?!
Ну, на хрена ты контрольный в голову?!
Хватило б сердца… А впрочем, бежево…
Нет, фиолетово… Видишь, голого

Выводят нищего… Свита крестится
С немым восторгом… Ню-ансы в фаворе…
Виват, величество! Вот и лестница –
Ведет к бессоннице… Знаем, плавали…

Король без трона, короны, мантии…
Рожденный править, не зная правила…
Его послать бы к ядрёне матери,
Чтоб эта мать его в пекле плавила…

Святая глупость – кипеть по Цельсию…
Весна вне плана явилась, сводница…
Амурыч, сволочь, отменно целится…
Осечек в марте за ним не водится…

Яна Юшина

знаешь, ведь кто-то видит, как он бреется по утрам,
целует ему висок, родинку,
старый шрам,
просыпается завтра с ним, помнит его вчера
слышит днем его смех, шепот - по вечерам,
знает, как хлопает дверь, капает в ванной кран.

кто-то ведь любит взаимно, пишет ему не зря,
рядом, когда ругают, после - боготворят
толпы жестоких смешных молодых зверят.

думает, как он доехал, как страшно его терять.
как он чихает, пьет кофе, спешит,
со лба отдувает прядь.

если я знаю это - сложнее жить,
спокойнее умирать (с)

Ну и всё, говорю я, и всё... Мы стоим, как два истукана,
Время накрывает нас с головой, выплёскивает за край экрана,
И это так удивительно, Тэйми, это так странно.

Случилось всё то, чего мы боялись – и ладно, и слава Богу.
Кто же знал, что Вечность нельзя откусывать так помногу,
Это чревато побочными эффектами -
С Вечностью нельзя, как с шоколадными конфетами.
И когда мы думали, что становимся поэтами,
Нас просто начиняли словами, как нугой и патокой,
И каждый думал: «Господи, это же я такой!» -
И взмахивал рукой.
А сам был даже не тестом, Тэйми, а только мукой...

А получится, знаешь как? Вот смотри:
Сперва один из нас выйдет на улицу, и у него внутри
Оборвётся что-то - не знаю, тромб, струна, чека... или что там внутри бывает?
А мимо будут ехать красивые, вымытые трамваи
С рекламой какого-нибудь сока, например, или чая,
И один из нас будет лежать в снегу, холодея взглядом,
Ни рекламы, ни трамваев этих не замечая.
И тогда второй из нас выйдет, и ляжет рядом...

Что же ты плачешь, Тэйми?
Ну, хочешь, не будем об этом.
Просто купим себе глобус - совершенно новенькую планету,
Сядем в ракету и взлетим со скоростью света.
Никаких приборов, никаких билетов.

Ну, потому что - всё уже, говорю, всё.
Я больше не могу.
Посмотри в окно, кто это там лежит в снегу?
Кого это там впечатало в хлябь, холодом выгнуло в дугу?
Если это не я, Тэйми, то это ты -
И, значит, я побегу!..
Но мы стоим, как два истукана,
Время накрывает нас с головой, выплёскивает за край экрана,
И это так удивительно, Тэйми, это так странно.

Е. Касьян

Память приходит внезапно, будто в июне гроза,
Память садится напротив, курит и щурит глаза,
Пепел раскинув по полу, ноги закинув на стол,
Память нахально и дерзко с сердцем играет в футбол.

Ей все равно, что сегодня, мне не до наглых гостей,
Память рассыпет по телу горстку каленых гвоздей,
Будет смеяться и хлопать, плакать и пить за двоих...
(Как же тебе одиноко, если ты в стенах моих)

Позже, под вечер холодный, губы в ухмылке скривив,
Память уснет на пороге, пару тарелок разбив.
Я,потеряв осторожность, (каждый ведь что-то терял)
Память целую, укрывши лучшим из всех одеял...