Я за тебя молюсь!
Нету важней задачи...
Даже когда... смеюсь...
Сердце в тревоге плачет...

Я за тебя молюсь!
Веские есть причины...
Я за тебя... боюсь...
Хрупкие вы - мужчины...

Я за тебя молюсь!
Падаю и взлетаю...
Я на тебя... не злюсь...
Я о тебе...мечтаю...

Я за тебя молюсь!
Боль твою...разделяю...
Помни...что я...вернусь...
Только когда...не знаю...

Я за тебя молюсь!
Значит... я...не играю...
Я за тебя молюсь!
Я тебя...охраняю...

Вита Савицкая

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло,
Только этого мало.

[Арсений Тарковский]

Кинжальной резкости словцо
Не входит в грудь, а входит в спину.
И молча падает лицо
В травы холодную холстину.

Как будто прячась от погонь,
Сжимаешься в тугой комочек,
И сердцем чуешь, как огонь,
Огонь внутри земли клокочет.

Он греет плоть и дух бодрит
И разгоняет кровь по жилам,
И жить становится по силам,
И стыдно плакаться навзрыд.

Что ж, на дорогу выходи,
Затянут шрам, лови машину.
Вот только странно - били в спину,
А больно, все-таки, в груди.

Евгений Чепурных

Дело в том, что Патриарший пруд - прибежище для одиноких волков.
Дело в том, что если не будешь один, никогда не напишешь хороших стихов.
Дело в том, что теперь одни города зовут туда, а другие - обратно.
У меня есть только теченье реки, а дальше - ни черта непонятно.

Дело в том, что если просить любви, не получится даже нормальной дружбы,
Дело в том, что если горят фонари, будет казаться, что солнце не нужно.
Дело в том, что в жарком июле дышать получается разве что тихой ночью,
И даже горячий московский гранит не кажется прочным.

Дело в том, что сны изменяют цвет,
И никто не может найти себе места.
Дело в том, что мне кажется, что люблю,
А все остальное - слишком нечестно.

(с) Юлия Зу

На самом-то деле у меня все о'кей, ребята,
Просто дорожки размыты морским прибоем,
Просто меня, как личность, стерли когда-то
Одной короткой фразой "я не с тобою".

И я с тех пор никого никак не ревную,
Никого не держу и мне ничего не нужно,
Я не ищу никакую "душу родную",
Нечеловеческой верности, вечной дружбы...
Я идеальный слушатель для несчастных,
В три часа ночи, в Сети, на холодной улице,
Я утешала людей - и похожих и разных,
А они говорили мне "боже, какая ж ты умница!".
Все очень просто, друзья мои, выньте душу,
Будьте для всех чужими, по жизни прохожими,
Всей добротой и любовью ходите наружу...
Вам все еще хочется быть на меня похожими?

На самом-то деле, у меня все о'кей, ребята,
Все хорошо, зеркала прямы, я - предельно искренна
Я живу как хочу, я делаю то, что надо,
И стараюсь не думать о том, что это бессмысленно.

Рина Николаенко.

Бывает, что-то странное приснится,
невольно подытожив день вчерашний.

...Я видела себя свободной птицей,
родившейся в курятнике домашнем.

Большие крылья в пестром опереньи
и за спиной, и в сердце вырастали,
а родичи, крылатые с рожденья,
ни разу выше крыши не летали.

И чудилось: небесные дороги
глазами обреченными терзаю...
А мне: "очнись! не спи! гляди под ноги!
поторопись, твой завтрак уползает!"

Невыносимо!!! Но куда я дену
земные корни, любящие лица?
Мне никогда не вырваться из плена!
Для них освобождение - измена.

Уж лучше было вовсе не родиться,
чем проклинать беспомощность до гроба,
моля свободы для души и тела.
Вот если б не любил никто... давно бы...

Да нет. Не умерла - а улетела.

из сети

Сестре

Плачешь? Не надо. Так ни фига не легче. Больно? Я знаю, девочка, се ля ви. Это пока не кровь, а всего лишь кетчуп, к слову сказать, замешанный на крови. Это пока тихонечко, понарошку, не на износ, а первая проба сил: сжатие, растяжение – стерпишь, крошка? А на излом? А вдоль боковой оси? От недосыпа сносит в безумный штопор, где-то звенит будильник – пора вставать. Кто бы еще дыру в голове заштопал, чтобы по центру: «Warning! Не кантовать!»? Что у тебя в наушниках? Smashing Pumpkins? Кто у тебя на сердце? Не злись, молчу. Милая, ты же так задираешь планку, что никому на свете не по плечу, ты же по венам гонишь все двести сорок, незаземленный провод внутри дрожит… Город вокруг – размытый и невесомый – тщится июнь по-быстрому пережить, горбится под ладонью кольцо бульваров, жмурит глаза высотка, звенит трамвай.

Хочется счастья? Вон же его – навалом, только тебе нездешнего подавай: чтобы такого наглого, цветом в просинь, выйти во дворик и на весь мир орать. Кстати, скажи, кого ты ночами просишь то отпустить, то руки не убирать? В мякоть подушки – выкрик голодной чайки, зубы покрепче стиснуть, иначе – взрыв. Ваша любовь – немыслимая случайность, ты это даже сможешь понять, остыв… Или не сможешь. Пятая, сто вторая – грабли все те же, очень похожи лбы.

Кто я? Смешной хранитель, рисунок с краю шустрой, дурной, плаксивой твоей судьбы.

Будет еще темнее и больше в минус, будет, возможно, лучше – вопрос кому. Я по-любому сразу на помощь кинусь, хоть на войну, хоть в облако, хоть в волну. Я не смогу судьбу разобрать на части, ни переделать, ни облегчить пути…
Просто добавлю сверху немного счастья, чтобы тебе хватило на перейти.

Светлана Ширанкова

Клэрити Пэйдж в сорок два держится на тридцать, почти не старясь,
Делает маникюр дважды в месяц, носит сногсшибательное белье,
Преодолевая дьявольскую усталость,
Учится танцам после работы - так, будто бы у нее
Есть кого пригласить на жгучий латинский танец,
Так, как будто бы они с Дэвидом не расстались.
Так, как будто бы это чудовищное вранье.

Клэрити и теперь, как долгих семь лет назад,
Собирает для Дэвида все образцы и пробы:
Много читает; ходит в театр, чтобы
Знать, что Лавджой красавица, Уэйн пузат,
Под него теперь перешиваются гардеробы;
А еще ездит в чудные города, те, что все равно бы
Никогда не смогла ему показать.

Так печет пироги, что звана на всякое торжество:
Угощает соседей и любит спрашивать, хороши ли.
Водит удивительно боево.
Возит матушку Дэвида к стоматологу на машине.
Фотографирует объявленья, которые бы его
Обязательно рассмешили.

Нет, не столько живет, сколько проектирует рай земной:
Ходит в магазины, осуществляя разведку боем,
Подбирает гардины к рамам, ковры к обоям,
Строит жизнь, которая бы так нравилась им обоим,
Так трагически велика для нее одной.

Дэвид Пэйдж живет с новой семьей в Канзасе,
и дом у него неплох.
Он звонит ей раз в год, в канун Рождества Христова,
И желает ей счастья. Ну, ничего святого.
Ладно, думает Клэрити, вряд ли Господь оглох.
Дэвид просто заедет - в пятницу, в полшестого, -
Извинится, что застигает ее врасплох, -
Оглядится и обнаружит, что для него
все готово.
Ты слышишь, Господи?
Все готово.

Верочка Полозкова.

Николай Гумилев - Валерию Брюсову

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое тёмный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял её однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,
Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,
И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,
И когда пылает запад, и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервётся пенье,
И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, -
Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи
В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймёшь тогда, как злобно насмеялось всё, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг,
И тоскливый смертный холод обовьёт, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу - ты смеёшься, эти взоры - два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

А тебя я не жду целый месяц уже.
Только, веришь, во сне иногда называю
Именами чужими. Как видишь - живая,
Даже ярче глаза и румянец свежей.
Целый месяц не жду. А как будто бы век
Жить без тени тебя безуспешно пытаюсь.
И забыла почти, только вновь просыпаюсь
С ошалевшею мыслью в пустой голове.
Спрячь глаза. Я от них замерзаю опять.
Этот взгляд не закутаешь в мягких ресницах.
Обещай же, что больше не будешь мне сниться.
В свою очередь я обещаю - не спать.
По рукам?... Только спросишь: а что же с рукой?
Так - царапина. Дрянь. Плод небрежного жеста.
В этот раз мне весна в душу вовремя влезла...
Значит я поживу. Но уже не с тобой.

(с)перто

я не люблю слова.
за их легкость и колкость.
ветреность их и безликость.
вездесущность и дикость.
Я выбираю их долго и трудно.
через силу, слезы и кровь.
В том числе смертельно нелепым кажется слово "любовь".
я креплю слова к белому листу.
намертво.
словно бабочек
или стрекоз булавками.
мне снится что-то доброе и в орнаментах.
что-то искреннее и вечное.
бесконечное.
как безрукавка.

я не люблю также телефоны,
март
и безразличие.
когда за день весна ухитряется с десяток раз менять обличия.
кроме того, в немилость попали обещания,
самообман и кофейные зерна.
все это в пластиковой банке,
закрытой металлической крышкой.
плотно.

Он никогда мне не пишет,
не звонит,
не объясняет.
и только за это его стоит любить.
Каждый вторник к пяти часам он меня вспоминает.
и в ночь с четверга на пятницу плохо спит.

Он любит весну, глаза и морковь.
ему кажется странным слово "любовь".
столько всего в шести буквах.
и слишком мало ответов на вопросы,
которых нет.
на такие вопросы глупо давать ответ.

Каждый вечер я оставляю слова в холодильнике,
в ванной,
за окном.
Время от времени дышу морем
или дождем.
иногда до головокружения.
но страстно.
превосходно,
до боли в суставах.
Прекрасно.
В моих легких разрываются частички его весны.
я завтракаю блинами с клубничным вареньем
и верю в сны.
Несмотря на приливы и направление ветра,
я верю в него.
в себя.

и в бездушные показания амперметра.

А может, не было войны...
И людям все это приснилось:
Опустошенная земля,
Расстрелы и концлагеря,
Хатынь и братские могилы?

А может, не было войны,
И у отца с рожденья шрамы,
Никто от пули не погиб,
И не вставал над миром гриб,
И не боялась гетто мама?

А может, не было войны,
И у станков не спали дети,
И бабы в гиблых деревнях
Не задыхались на полях,
Ложась плечом на стылый ветер?

Люди, одним себя мы кормим хлебом,
Одно на всех дано нам небо,
Одна земля взрастила нас.
Люди, одни на всех у нас дороги,
Одни печали и тревоги,
Пусть будет сном и мой рассказ.

А может не было войны?
Не гнали немцев по этапу,
И абажур из кожи - блеф,
А Муссолини - дутый лев,
В Париже не было гестапо?

А может, не было войны?
И "шмайстер" - детская игрушка,
Дневник, залитый кровью ран,
Был не написан Анной Франк,
Берлин не слышал грома пушек?

А может, не было войны,
И мир ее себе придумал?
...Но почему же старики
Так плачут в мае от тоски? -
Однажды ночью я подумал.

...А может, не было войны,
И людям все это приснилось?.. (с)

Я умная, как сто мудрецов, и доверчивая, как ребенок.
Я жду,
пока потеплеет, и в сердце наступит весна.
Я невероятно люблю своих
родных, друзей и близких.
Тех, кто рядом.
То, что рядом.
Не просто рядом,
а где-то в области сердца.

Они заставляют меня мечтать.
Пока я жива,
будет вечное лето.
Я люблю, когда у меня просят совета,
но меня напрягают проблемы других.
(Продолжить)
Я всегда говорю, что будут делать то, что
хочу, но всегда делаю то, что хотят другие.
У меня много друзей, но
я всегда ощущаю пустоту.
Я говорю, что всё готова бросить, и
начать всё сначала,
но знаю, каких душевных сил это потребует от моих близких,
и не делаю это никогда ...
Я самоуверенна,
Я снежная -
не милая, не нежная.

Я дышу несерьезно и не веруя.
В мыслях - дым от сигарет вместо
ясности.
В рифмах - звонкость вольная от беспечности.
Горький яд я
храню в сладости.
Ему - "привет" в гордости.
Ночью никогда не сплю.

Странная.
Строгая, наверное... Красивая.
Вечная.
Не хватает вдохов.
Задыхаюсь.
Пишу, что счастливая...

Притворяюсь.

Характер резкий, легко взрываюсь.
Тараканов в голове давно уже не стесняюсь.
Так часто обижаю, так редко извиняюсь. Людей не ценю,
часто ошибаюсь. Принципиальна, словно маленькая девочка.
Характер будто на вулкане - то вдруг взорвётся, всё созданное уничтожая,
то спит годами, никого не замечая.
Глаза, как чашка василькового чая.
Такой приятный ... Но так часто обжигает.
Зима. Весна. Уже даже нету разницы....
Любовь не жду.... она в жизнь всегда внезапно врывается....
Люблю безумно, но почему-то редко влюбляюсь.
От этого страдаю. Убиваюсь.
Жизнью немного научена, остерегаюсь...
Эмоции сдерживаю, натянуто улыбаюсь.
Всё это так ненавижу ...
Умна, но люблю изображать дуру - так меня больше любят ...
Найду ли счастье? Я на это надеюсь, ну а пока ...
Ночью никогда не сплю.

Строгая, наверное... Красивая.
Вечная.
Не хватает вдохов.
Задыхаюсь.
Пишу, что счастливая...

Опять притворяюсь ...

Я люблю ветер,
улыбки, встречи, вино, шоколад, улыбаться случайным прохожим.
Выхожу
из дома попозже, под самый вечер, так проще прятать глаза и быть на
других похожей.
Я буду улыбаться, мечтать, придумывать - и
обязательно стану для кого-то Самой Большой Радостью на Свете...
Я
ночами не сплю, засыпаю ближе к пяти.
Думаю о разных мечтах и о
том, что нужно проснуться к семи.
Конечно, еле встаю, начинаю искать
мозги, и кофе на завтрак без сахара обжигает меня изнутри.
Я опять
опаздываю, собираюсь на ходу, одеваюсь в лифте, а мокрые волосы
сушу на улице холодным утренним ветром.
Наверное, взрослею, и чаще
теперь меняю цветы, постоянно забывая, уходя из дома, выключить свет.

Наверное, умеею читать чужие мысли.
Хожу босиком по холодному полу и разгадываю сны по умным книжкам.
Совсем не верю в любовь, точнее не хочу верить.
Запираю себя на замок и мечтаю слетать на север.
Я
психопатка и истеричка, часто накручиваю сама же себя, не люблю
солнце, и счастлива, наверно, только по пасмурным дням.
Вечерами меня
согревает с лимоном чай и общение в msn, а брызги холодной воды по лицу
помогают окончательно не пойти ко дну.
Я совсем не слежу за
днями/неделями, не могу запомнить законы Ома,
и зачитываюсь Анной Ахматовой,
записываю свои бредовые случайные
мысли карандашом где попало, а потом рифмую их, еще раз убеждаясь в
том, что глупа и бездарна.
У меня за окном всегда то проливной дождь, то
холодный ветер,
и я всеми силами пытаюсь сделать так, чтобы мою
погоду не заметили.
Я сама себе ставлю задачи с бесконечным числом
неизвестных,
и часто смеюсь, зная, что смех - лекарство от всего на
свете...
Я пахну карамелью и туманом, смотрю концептуальное кино в
смешных тапочках и цитирую Экзюпери.
Умею честно врать и ненавижу,
когда меня называют "солнышком", я не умею плакать, но
обожаю слезы неба,
без ума от карих глаз и добрых сказок.
Ненавижу обманы и пахну дождем и корицей.
Часами сижу на балконе,
считая на глаз этажи.
И если вдруг новый знакомый опять оказался не
принцем,
смеясь,
пожму плечами и прошепчу под нос: "это - жизнь"....

Такая красивая.
Недоступная.
Улыбаюсь, а в душе грустная.
По жизни
одинокая.
Нет, не брошенная.
Просто неопределенная.
Такая неуставаемая
и неуспеваемая...
Со своими тараканами в голове и крошками от печенья в кровати...
Не засыпающая вечером,
не просыпающаяся утром...
Жизненно
обеспеченная шоколадом и конфетами...
Одинокая и доверчивая...
Мимолетная и выдержанная...
Самостоятельная и внеплановая...
Осенне - весенняя днем и зимолетняя ночью...
Почти
невесомая и нежная...
Cлепо верующая в рaй...
Вечно влюбленная...

Послушай: шаги мои странно, и гулко, и остро звучат в глубине переулка, от стен отражаясь болезненным эхом, серебряным смехом.
Качаясь на пьяных своих каблучках, куда я такая?
Не знаю, не знаю, мой голод, мой страх.
Как ангел барочный, наивной любовью моей позолочен, убийственный мой.
Однажды тебе станет жаль этой ночи, всех этих ночей не со мной.
Послушай: шаги мои дальше и тише, и глуше, сырой акварелью, размытою тушью становится мой силуэт.
Я таю, и воздух меня растворяет, и вот меня нет.
Есть город, деревья, дома и витрины, и странные надписи на осетрином, фигурная скобка моста.
И до отупенья, кругами, часами, вот женщина с светлыми волосами, догнал, обернулась, простите.
Не та.
Не знаешь, теряешь, по капле теряешь, по капле, как кровь.
Не чувствуешь, я из тебя вытекаю, не видишь, не спросишь, куда я такая,
и сколько шагов моих гулких и острых до точки,
где мир превращается в остров, не обитаемый мной –
огромный, прекрасный, волшебный, холодный, ненужный, пустой

Я вернусь сегодня поздно,
но не слишком, потому что
слишком поздно не бывает
для того, кто жив и весел,
если ждут его живые...
А для мертвых и подавно
слишком поздно не бывает.
И поэтому сегодня
я вернусь - что делать! - поздно,
очень поздно, но не слишком...
(c) сэр Макс

Валентина Беляева

Я свяжу тебе жизнь...

Из пушистых мохеровых ниток.

Я свяжу тебе жизнь...

Не солгу ни единой петли.

Я свяжу тебе жизнь...

Где узором по полю молитвы

Пожелания счастья

В лучах настоящей любви...

Я свяжу тебе жизнь...

Из веселой меланжевой пряжи.

Я свяжу тебе жизнь...

И потом от души подарю.

Где я нитки беру?

Никому никогда не признаюсь.

Чтоб связать тебе жизнь...

Я тайком распускаю свою.

Я - пущенная стрела. И нет зла в моем сердце, но ...
Кто-то должен будет упасть все равно ...
А нищие правят бал. Они хотят, да не могут дать.
И все, что зовут они кровью - только вода...

Ах, зачем, зачем мне эта земля? Зачем мне небо без ветра и птиц?
Я - пущенная стрела. Прости ...
Я не могу этот город любить. Пусть будет сердце из чистого льда.
И то, что зовут они кровью - только вода.

О, как много погасших огней, как много рук, что нельзя согреть.
Так мимо, мимо, мимо, мимо, мимо, мимо, мимо, скорей...
Я - пущенная стрела. И нет зла в моем сердце, но ..
Кто-то должен будет упасть,
кто-то должен будет упасть,
Кто-то должен будет упасть

все равно...

Снежная Королева возвращается в город, когда наступают первые холода.
Королеве не то чтобы нездоровится, просто она даже дышит едва-едва.
Вместо крови по венам течет ледяная колодезная вода.
Стынет в жилах и заставляет замедлить бег.

Снежная Королева приходит домой с наступлением темноты
Теперь можно расслабиться: скинуть шпильки, снять маски, сорвать понты.
Выпить виски. И задохнуться. От нарастающей пустоты.
Распахнуть окно и губами ловить свежий воздух и первый снег.

Снежная Королева сама стала белее снега,
Холоднее даже полярного льда,
А память скрипит, как несмазанная телега,
И искрит, как оголенные провода.

Королева была ферзем, а стала обычной пешкой
Это вроде как побеждал все время орел, а сегодня вот выпала решка.
И хочется плакать, и губы дрожат, а выходит кривая усмешка,
И надо осанку держать – королевская все же масть.

Королева держит в руках фотографию синеглазого и веселого Кая,
Помнит, как он всегда смеялся, шутил, острил, ни капли не умолкая.
Как любил ее, всем капризам и прихотям потакая,
Удивлялся: «Надо же так совпасть».

Кай захотел поступать по-своему и научился играть без правил,
Что-то переключилось, и однажды он просто ее оставил…
Был почти Богом и Королем, владел ее сердцем, безраздельно им правил,
А теперь вот вышел в отставку, нашел себе новую роль.

Королева совсем потеряла точку опоры, главенствующую ось
Кая не может вынуть из сердца, как огромный и ржавый гвоздь...
Проверяет: целы ли ребра, не раздроблена ли какая-то кость….
Сдвинуться с места мешает зареберная, даже нет, загрудинная боль.

И вздохнуть невозможно: в ее ладонях тает запах его волос.
Жизнь состоит из серых. И ледяных полос.

Ирина Миронова Мирумир

Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.

Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.

Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в...
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».

Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».

Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».

Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.

нет, никто ни в кого не влюблен.
это не от него у нее спазм межреберных нервов,
смещение позвонков,
это не одно из ее имен
у него в списке первых
несделанных телефонных звонков.

нет, никто ни в кого не влюблен,
это просто такая весна: будто бы год назад
не было замыкания и не случался сбой,
а после этого внезапно не появлялся Он,
не заканчивал прошлогодний ад,
не брал ее за руку, не забирал с собой.

нет, никто ни в кого не влюблен,
просто границы оказываются тесны
и становится тяжело дышать
просто все дороги исправно сходятся в нем
и однажды очень хочется написать
«забери меня снова из не-весны».

нет, никто ни в кого не влюблен,
и не то чтобы она о таком мечтала
и не то чтоб он сильно по ней скучал,
но она делает вид, что не про него писала.
он же – что никогда ее не читал.

Ирина Миронова Мирумир

Эмили.

Эмили вернулась живой с любви, теперь
Мы по пятницам с нею пьём.
Она лжёт, что стоило столько вытерпеть,
Чтоб такой ощущать подъём.
Вся набита плачем сухим, как вытертый
Чемодан - неродным тряпьём.

Эмили вернулась в своё убежище,
В нарочитый больной уют.
На работе, где унижали - где ж ещё -
Снова ценят и признают.
Ей всё снится, как их насильно, режуще
Разлучают.
Пусть лучше бьют.

Эмили прямая, как будто выбили
Позвонки - и ввернули ось.
Эмили считает долги и прибыли
И вовсю повышает спрос.
Так бывает, когда сообщат о гибели,
Но никак не доставят слёз.

23 октября 2010, поезд Питер-Москва.
Верочка

у него без неё остывает эспрессо-маккьято
где-то в центре москвы, в опустевшем под вечер кафе
так случается пятую осень. и есть вероятность,
через год он поставит ещё один прочерк
в графе...

у неё без него поутру леденеют ладони.
листья падают вниз, оставляя круги на воде.
возвращаясь домой, она едет в последнем вагоне.
так случается пятую осень
и есть ли предел?

всё течёт как всегда -
без эмоций, интриг и загадок.
в ночь с субботы на зиму опять переводят часы...

у него без неё череда аварийных посадок.
у неё без него и посадочной нет

полосы...

Что такого ты можешь ей рассказать?
О каких таких одиночествах или безднах,
где она ещё не была – без тебя, с тобой?
Про какую такую боль?
Про коленки, разбитые об асфальт?
Про женитьбу? – да,
ей будет немыслимо интересно.

Для чего ей твой список радостей и утрат,
«как я провёл осень, зиму, весну и лето»;
засушенные цветы, прошлогодний лёд?
Как ты помнишь:
вы звали друг друга «сестра» и «брат», –
и как комом в горле внезапно порой встаёт
жажда.
Чего не знает она об этом?

Что ей нового скажет фирменный твой сарказм,
или нежность твоя,
которой есть лучшее применение?
Да, она до сих пор с тобой говорит во сне, –
только наяву сбежит после пары фраз
о понимании, памяти и родстве
(лучше, и правда, про ссадины на коленях).

Просто и дальше строй без неё свой рай;
если снова начнёт покалывать что-то слева,
отвлекись. Обними жену, –
не ходи в этот лес густой, в заповедный край,
не нарушай бесценную тишину,
эту столетнюю, священную тишину,
на весь город орущую,
как сирена.

Наверно, это попросту усталость,—
ничто ведь не проходит без следа.
Как ни верти,
а крепко мне досталось
за эти неуютные года.
И эта постоянная бездомность,
и эти пересуды за спиной,
и страшной безнадежности бездонность,
встававшая везде передо мной,
и эти горы голые,
и море
пустынное,
без паруса вдали,
и это равнодушие немое
травы и неба,—
леса и земли...
А может быть, я только что родилась,
как бабочка, что куколкой была?
Еще не высохли, не распрямились
два беспощадно скомканных крыла?
А может, даже к лучшему, не знаю,
те годы пустоты и маеты?
Вдруг полечу еще
и засверкаю,
и на меня порадуешься ты?